«Город накрыт чугунной плитой. Все по башке ударенные»

Павел Верстов — владелец небольшого интернет-издания в Магнитогорске, которое за несколько лет вошло в топ челябинских СМИ. Работой медиа-менеджера Верстов не ограничивается: в сентябре 2016 года он избрался в городское собрание депутатов, однако, как признается сегодня, разочаровался в этой деятельности. В интервью Znak.com Павел Верстов рассказывает о том, можно ли заработать на новостях в провинции, о спорах с Роскомнадзором, а также о политической и ментальной свободе в самом суровом городе.

— С чего начался ваш сайт?

— В этом году 1 августа ему исполнится 10 лет. Я прошел через много СМИ, но всегда работал на кого-то. У каждого СМИ своя идеология, свой формат. А мне хотелось сказать что-то свое. В 2006 году, еще работая главным редактором газеты «Диалог», я зарегистрировал СМИ «Магнитогорское информационное агентство». А в 2008 году это свидетельство пригодилось. Я создал свой сайт. Без цели заработать, тогда даже блогеры были не очень популярны. Мой приятель, который мне сделал сайт, посоветовал назвать его своим именем — «Верстов.Инфо». И он оказался прав. Я очень не хотел так называть, но сейчас ему благодарен, потому что фамилия «выстрелила». Когда начал публиковать свои материалы, свои мысли о городской жизни, это оказалось востребованным. Мне говорили: дурак, зачем Магнитогорску целый персональный сайт — в Челябинске их туча. А мне хотелось. Сколько будет читателей — все мои.

В 2008 году все и закрутилось.

Дальше был кризис, в октябре началась кадровая оптимизация на комбинате, тяжелые времена, и люди потянулись к голосу извне. Все официальные СМИ говорили одно и то же, а тут — свобода.

И через два месяца возникло 500 посетителей в день. Сам не ожидал. Представьте, выходишь на балкон, а там тебя 500 человек слушает. Какая ответственность! Но я, видимо, заигрался со свободой слова. Меня тут же разбомбили, провели хакерскую атаку, чем еще больше привлекли ко мне внимание.

Я, наверно, единственное в городе условно независимое СМИ. Мы все равно зависим от рекламодателей, каких-то нюансов, интересов города. Иногда хочется сказать что-то очень резкое, но думаешь, а как город будет при этом выглядеть?..

Через два года посещаемость сайта выросла до нескольких тысяч человек, спустя какое-то время начали появляться клоны. Но они в отстающих, потому что пытаются догнать и подражать. Если бы они что-то свое предложили, тогда они были куда более успешны…

— Спустя десять лет ваш сайт — один из лидеров южноуральского медиа-рынка. Сколько человек его делают?

— Сейчас у нас более 25 тысяч уникальных посетителей в день, бывают всплески и почти до 100 тысяч «уников». У меня работает порядка 20 человек, но большинство на удаленке. Постоянно в редакции находится четыре-пять человек. Некоторые ребята со мной с самого начала. Есть ребята, которые работают постоянно, но в штат не хотят категорически. Говорят, так больше свободы.

— Для вас это бизнес?

— Теперь стал бизнес. Реклама пошла через 2–3 года после начала работы. Стали появляться рекламодатели. Преимущественно федеральные. Сейчас это все рентабельно. Зарабатывать на медиа возможно, но надо найти свой формат и свой путь, и тогда все будет нормально.

Я думал открываться в Челябинске. Но понял, что не протолкнусь через конкурентов. Поэтому нашел другой путь. Мы сейчас делаем 27 районных сайтов. В каждой территории будет свой корпункт. Пока осилил только 15, еще 12 в работе. Потом я планирую их все объединить в один проект. Информация пойдет с мест, а не из Челябинска, как у других информагентств, надеюсь это будет круто. Пока это все выстраивается отдельно, развиваются соцсети, ищем информаторов, ездим на места, набираем сотрудников. У нас в городе есть целое отделение журналистики, которое совершенно не востребовано. Люди учатся, деньги платят, а потом выпускаются, и их никуда не берут. Выходит, беру только я.

— Успех медиа у аудитории неотделим от оппозиционности?

— Меня считают оппозиционером, но я себя таким не считаю. Я считаю себя патриотом своего города, желаю ему добра, расцвета, и когда я вижу, что закрывается вуз, закрывается таможня, оптимизируется состав УВД, ГИБДД, упраздняется управление здравоохранения, федеральные торговые сети вытесняют местных предпринимателей, все идет к тому, что город превращается в рабочий поселок, мне это больно. Поэтому я выступаю против, призываю что-то делать. А это не нравится, и меня считают оппозиционером. Но я с плакатами не хожу. Я никогда не надевал эти белые ленточки, всегда со стороны старался смотреть. Я же журналист, мне следует быть над ситуацией. До 2008 года я вообще был членом политсовета «Единой России». Но когда грянул кризис, мне сказали, что я «раскачиваю лодку», и я был вынужден выйти из партии.

У нас город маленький, и он как будто накрыт большой чугунной плитой. Все по башке ударенные. Всех откалибровали под одну гребенку. СМИ дают одну картину, которую надо давать. Так повелось с советских времен. В Челябинске такого нет, там разные мнения, в Екатеринбурге еще лучше, Москва — вообще кто во что горазд. А здесь только у меня свое мнение, и в итоге я — «оппозиционер». Но это не так.

— У вашего сайта были проблемы с Роскомнадзором?

— Роскомнадзор, похоже, выполняет указ по пополнению бюджета. Иначе это не объяснить. Мы раньше были на созвоне. «У вас в комментариях мат», — говорят нам. Это нормальный разговор, сразу убираем. Экстремизма у меня никогда не было. Но в последнее время все поменялось. В прошлом году в Белорецке пропала девочка, ее искали и у нас. По просьбе матери мы давали фотографии ребенка, организовывали поиски. Сердце-то болит. В день защиты детей ее находят мертвой. И тут от Роскомнадзор прилетает протокол за разглашение персональных данных ребенка: оказывается, нельзя было публиковать фото. Да вы с ума сошли? Я начал с ними судиться. Это длилось год. И месяц назад я все-таки проиграл процесс, с меня взыскали 30 тысяч рублей. Дело, разумеется, не в деньгах. Но что мы плохого сделали? Искали ребенка вместе со всеми. Им не к чему больше придраться? А мне отвечают: эмоции убери, вот закон. Судья спрашивает: вам понятно решение? Понятно, но это несправедливо, мне хочется задвинуть речь. Она говорит: давайте, задвигайте, я послушаю. Я душу отвел, но все равно получил штраф. И с таким мы сталкиваемся постоянно. Но, с другой стороны, я понимаю, что если бы была поставлена задача стереть меня с информационного пространства вообще, стерли бы. Хорошо, что пока такая задача не стоит.

— У вас и с полицией был конфликт — после ваших публикаций о том, как сотрудники городского УМВД были задержаны во время охоты на заповедной территории.

— Было время, в 90-е годы, мы жили с УВД душа в душу. После пары скандалов ко мне пришел начальник Федор Александрович Булатов и говорит: давай пообщаемся, что мы хотим и чем ты можешь помочь. И мы конструктивно общались. И это было не так, что вот ты замолчишь об этом, а мы не сделаем вот того. Мы оба болели за город. А сейчас приходят временщики. Уже третий начальник рассматривает Магнитогорск как трамплин. Пусть так, но ведь они порой пытаются сделать из меня идиота. Когда мне говорят, что черное — это белое… Это как? Не стреляли они в этой охранной зоне. Они просто ехали на охоту, а в этом месте устроили пикник. А гильзы? Да, мол, это они раньше стреляли и просто с собой привезли, тут на снег выкинули. Ну мы же не в пятом классе. Все понимают, что это вранье. Есть свидетели, которые говорят, что от них перло алкоголем. Нет, говорят нам, они пили чай. И ружья были зачехленные, хотя на видео видно, что нет. Со мной разговаривают, как с идиотом. Но люди не идиоты. В итоге полицейские злятся, говорят, что я против полиции. Да я обеими руками за! Просто с временщиками во главе полиции контакт не выстраивается, им это не надо, но с теми ребятами-полицейскими, с кем знаком давным-давно, мы хорошо общаемся.

— Вы депутат городского собрания. В Челябинске у многих ваших коллег есть разочарование от этой деятельности. А у вас?

— Я иногда бываю в шоке. Я не получаю ни копейки за эту работу, вкладываю свои — там что-то сделать, здесь. Не всегда это можно провести через бюджет. Достаешь свои и отдаешь. А потом каждый апрель мне говорят: где твоя декларация, сколько ты зарабатываешь? А вам какая разница? Вы мне хоть намекните, какая здесь коррупционная составляющая?! И в этом есть разочарование. Не хочу больше этим заниматься вот по этой бюрократической причине. Я никому ничего не должен, кроме избирателей, но я перед кем только не отчитываюсь! И тебя проверяют, как бы ты не наврал, как преступник себя чувствуешь.

Есть и другая причина. Я, безусловно, должен своим избирателям, которым что-то обещал сделать. Но не все получается. И опять спотыкаешься о бюрократию. Ищу другие выходы, но люди часто думают, что выбрали не депутата, а мецената. Тут скамеечку поставь, тут двор благоустрой, тут не прибираются: или дворника заставь, или сам подмети. Так и говорят: бери грабли и иди, мы ж тебя выбирали. Тем, кто подходит по-доброму, я иду навстречу сразу, даже палисадники пару раз перекапывал, ну как не помочь бабушкам… Надо очистить детскую площадку от машин — нанимаю манипулятор, покупаю шлакоблоки, выставляем. Выходят водители, которые на этой площадке раньше парковались, начинают разбивать эти блоки, растаскивать. Одна бабушка просит поставить лавочку, другая говорит — убери ее, тут алкаши сидят. И теперь я говорю: вы в своем подъезде проведите референдум, а мне давайте итоги. А я еще обзвоню и проверю, так ли проголосовали.

Я понял следующее: если хочешь помогать людям, то депутатство тебе совсем необязательно.

Хочешь построить детскую площадку — иди и делай. Бюджет тебе тут не помощник. Прошу у главы восстановить последнюю на округе хоккейную площадку. Он не хочет, в городе и так 44 коробки. Но у кого-то по две на округе, у меня ни одной. Я убеждаю главу, он говорит: давай план благоустройства всей территории. Я бегу к архитекторам, чего-то рисуем. Главу города «пробил». На картинке получилось — загляденье! И тут вдруг натыкаюсь на стену непонимания жителей: «Нет, — говорят, — нам так красиво не надо. Знаем мы вас, сделаете красиво и будете сами кататься, или полгорода будут сюда ездить. Вы нам заколотите дырки досками, и хватит, пусть будет как у всех». После такого руки опускаются.

Объясняешь, что можно жить лучше, а мне говорят: не надо. И чем больше я настаиваю, тем больше меня в чем-то подозревают. В итоге занимаюсь латанием дыр во дворах. А зачем шел? Хотел сделать «революцию» на округе, хотел сделать его образцово-показательным. Все это не получается, люди сами не дают. Просто не привыкли к хорошему. Я не психую, но я немного в шоке.

— У жителей Магнитогорска какой-то особый менталитет?

— Моногород, единая партия, единый центр силы. Город накрыт большой чугунной крышкой. У нас сейчас полетели замы, начальники отделов. Глава шашкой машет. С одной стороны: вот он парк, в котором мы сидим, — это его работа, красота. Будет еще один парк. Это сотни миллионов рублей, и на все это нужна политическая воля. И глава сам ходит все контролирует, каждую клумбу. Он болеет душой. Но когда он начинает людьми разбрасываться, это неправильно. Короткая у нас скамейка запасных в городе. Нельзя так разбрасываться людьми. А пока новые вникнут, пока начнут руководить… Из холода в жар. Не скажу, что у нас плохой мэр. Нет. Он смотрит, чтобы у нас были проезды через трамвайные пути гладкие. Если не ровно, он рвет и мечет, заставляет переделывать. Народ к этому быстро привык. Сейчас пошла волна равнять колодцы и расширять парковочные карманы. Шашкой махнул, и все побежали делать. С одной стороны, это хорошо, человек выкладывается.

Но есть черта характера — комбинатовская, и ее не переломить. У нас не хватает смыслов. Возьмите какой-то мощный якорь для города. Аркаим — далековато. Но вот есть мемориал «Тыл фронту». Вложили сюда 200 миллионов. Но если вложить сюда миллиард, это был бы парк, которому завидовали бы и Казань, и Нижний Новгород, и т. д. Нам сделали красиво, уютно, Магнитке сойдет. А шагнуть куда-то дальше, попытаться открыть новые горизонты — это нет. Нет идеи и осмысленности. И этими категориями у нас сейчас не мыслят ни мэр, ни губернатор. Это комбинатовские люди, они хорошие хозяйственники. Но идеология там не ночевала. Это им не надо.

— А есть люди, которые генерируют в городе что-то новое?

— К сожалению, все стандартно. Но прорыв в культурной жизни города мог бы сделать, например, концертный зал на 2000 мест. У нас самый большой зал — это дворец Орджоникидзе. Всего 800 мест. Привезти сюда яркую «звезду» невозможно, потому что билеты будут стоить по 10 и более тысяч рублей. А в большой зал люди бы пошли, потому что было бы подешевле. И когда в город поедут звезды российского масштаба, культура сама к ним подтянется. Но нет, есть один дворец, и хватит. Есть молодежь, которая пытается продвинуться и развиться. Есть Сережа Сухоруков, который выиграл президентский грант, подарив городу скейт-парк. Город бы никогда сам не построил его. Сейчас он еще что-то выиграл. Но этот Сережа один на весь город, и то, я уверен, что свалит отсюда. Он поработал, и проекты у него такие, что ему скоро станет тесно. И молодежь бежит. У нас остался один вуз — горный институт. Гуманитарные вузы все закрыли. Неэффективные. Теперь у нас журналисты с дипломом технического университета.

Несмотря на такие места, как этот сквер, город становится похож на рабочий поселок. Не продвигается культура, образование, не растет значимость города. Но мы не сдаемся. В этом году уговорил администрацию на проведение фестиваля рок-музыки «Арт-платформа», пусть неформалы потрясут своими патлами, пусть выползут из подворотни, попоют. Хотим возродить опыт из 90-х. Но надо ли это самому городу? Вот и посмотрим. Такое ощущение, что всем выгодно, чтобы человек после смены на комбинате пришел домой, на лавочке посидел, пива попил. Такими людьми удобнее управлять. Ставить себе грандиозные планы никто не хочет.

— Термин «Магнитогорская область» тут что-то значит?

— Мы видим недовольство Челябинска, потому что его заставляют жить под дудку наших менеджеров. Это чувствуется. Но у нас город добродушный. Если я скажу, что я из Магнитки, в Челябинске народ напряжется, а у нас скажешь, что ты из Челябинска, примут хорошо. Город никогда и не претендовал на Магнитогорскую область. Город всегда был самодостаточный, жил внутри себя.